Восходящая тень - Страница 102

102

В коридорах Твердыни почти не осталось следов вчерашнего нападения – разве что кое-где еще висели рассеченные драпировки, то тут, то там попадался сундук, крышка которого была расколота ударом топора, а на полу – там, где была оттерта кровь, виднелись светлые пятна. Домоправительница вконец загоняла подчиненную ей армию слуг; многие из них были перевязаны, но все равно мели, терли и наводили порядок в Твердыне. Видать, домоправительнице и самой досталось: голова ее была обмотана повязкой. Она ступала, тяжело опираясь на палку, но повсюду поспевала и твердым голосом раздавала приказы. Было ясно, что эта седовласая, ширококостная женщина не успокоится, пока не устранит малейшее напоминание о том, что врагу уже во второй раз удалось проникнуть в Твердыню. Увидев Перрина, она приветствовала его едва заметным реверансом. Впрочем, большего от нее не удостаивались и Благородные Лорды, даже когда она была в добром здравии. Несмотря на то что следы крови тщательно оттирались и отскабливались, Перрин продолжал ощущать ее слабеющий запах, заглушаемый ароматом моющих составов: острый металлический привкус человеческой крови, зловоние крови троллоков и обжигающий ноздри смрад – кровь Мурддраала. Перрину не терпелось поскорее убраться отсюда.

Дверь в комнату Лойала имела добрый спан в поперечнике и более двух спанов в высоту, а дверная ручка в виде переплетенной виноградной лозы находилась на уровне головы Перрина. В Твердыне было немало гостевых комнат, предназначенных специально для изредка посещавших Тир огир. Сама Твердыня была воздвигнута еще до знаменитых построек огир, но когда требовалось что-то подправить, приглашали несравненных огирских каменных дел мастеров. Перрин постучал.

– Заходи, – послышался гулкий, как снежная лавина, голос.

Юноша повернул ручку и вошел.

Огромная комната была вполне соразмерна дверям, но казалась почти обычной, поскольку посередине, на ковре с узором из листьев, с трубкой в зубах высился Лойал. Ростом он был выше любого троллока, разве что в плечах чуть поуже. Его темно-зеленый кафтан, застегнутый до талии, а ниже расклешенный словно килт, спускавшийся до голенищ высоких, по бедро, сапог, уже не казался Перрину чудным одеянием, но достаточно было бросить на огир один взгляд, чтобы понять: это не человек. Широченный нос делал его лицо похожим на звериное рыло, глаза под мохнатыми бровями были величиной с чайные блюдца, а огромные уши с кисточками на кончиках торчали из гривы свисавших почти до плеч жестких черных волос. При виде Перрина Лойал осклабился, открыв широкий – от уха до уха – рот.

– Доброе утро, Перрин, – прогромыхал он, вынув трубку изо рта. – Ну как, удалось выспаться? Надо думать, это было не так-то просто после вчерашнего. Я так полночи не спал, все сидел да записывал все, что приключилось.

Перрин заметил, что в другой руке Лойал держит перо, а его толстые, как колбаски, пальцы в чернильных пятнах. Повсюду – на крепких, под стать огир, стульях, широченной кровати и высоченном, по грудь Перрину, столе лежали книги. Но юношу удивило не это, а обилие цветов в жилище огир. Цветы всех мыслимых сортов и оттенков, корзины, букеты, гирлянды и венки заполонили всю комнату – такого Перрин еще не видел. Цветочный аромат наполнял воздух, точно в саду. И тут юноша увидел, что на голове Лойала красуется здоровенная, размером с человеческий кулак шишка, а при ходьбе огир припадает на одну ногу. Похоже, вчера Лойалу досталось – сможет ли он пуститься в дорогу?.. Перрин устыдился подобных мыслей, ведь огир был его другом, но и отступиться юноша не мог. – Я вижу, ты ранен, Лойал. Морейн могла бы Исцелить тебя. Уверен, она не откажется.

– Ничего страшного, это не мешает мне двигаться. К тому же сейчас в Твердыне и без меня хватает бедолаг, которые действительно нуждаются в помощи. Не стоит ее беспокоить. Видишь, я даже смог заняться своей работой. – Огир бросил взгляд на стол, где рядом с откупоренной бутылочкой чернил лежала раскрытая большая тетрадь в кожаном переплете. Большая для Перрина, разумеется, сам-то Лойал мог без труда засунуть ее в карман – Надеюсь, я все записал верно, – продолжал огир, – хотя и больше со слов, потому как сам я мало что видел.

– Лойал у нас настоящий герой, – заявила Фэйли, поднимаясь с книгой в руках из-за цветочных завалов. Перрин вздрогнул от неожиданности – он не учуял девушку из-за царившего в комнате благоухания. Лойал смутился, зашикал и замахал на нее рукой, но Фэйли продолжала. Голос ее звучал спокойно, но она с вызовом уставилась на Перрина.

– Он собрал сюда всех детишек, каких нашел, вместе с матерями, а сам встал в дверях и в одиночку отбивался от троллоков и Мурддраалов. А эти цветы принесли женщины Твердыни – в благодарность за его стойкость и верность.

Слова "стойкость" и "верность" в ее устах звучали укором Перрину. При каждом слове он вздрагивал, как от удара хлыста. Он считал, что поступил правильно, но откуда было Фэйли это знать? И даже если бы знала, что его на это толкнуло, все равно бы не поняла. Но он поступил правильно. Правда, от этого ему не легче. Паршивое чувство – знать, что ты прав, и при этом ощущать себя виноватым.

– Ничего особенного я не совершил, – произнес огир, смущенно подернув ушами, – детишки ведь не могли сами за себя постоять. Никакой я не герой.

– Чепуха, – отрезала Фэйли и, пометив ногтем строку в книге, подошла поближе к Лойалу. – В Твердыне нет женщины, которая не сочла бы за честь стать твоей женой, будь ты человеком, а многие хоть сейчас вышли бы за тебя. Не зря тебя назвали Лойалом, ведь это имя означает "верный". Женщины ценят верность.

102