Мин улыбнулась Гавину и глупо хихикнула:
– Слишком мудрено. Боюсь, я не очень-то разбираюсь в книгах. Я давно собиралась почитать какую-нибудь книжку, правда, – она вздохнула, – но все времени не хватает. Только на прическу уходит не меньше часа. Кстати, как вам моя прическа, нравится?
Злость и растерянность на лице Гавина едва не заставили ее расхохотаться, но вместо этого она вновь кокетливо захихикала. Совсем не худо отплатить Гавину его же монетой. Раньше ей не приходило в голову, что благодаря новому обличью перед ней открылась возможность позабавиться. Она чуть не помирала со скуки в этой Башне и заслужила маленькое развлечение.
– Лотэйр Мантилар, – натянутым голосом произнес Гавин, – основал орден Белоплащников. Понимаешь, Белоплащников!
– Он был великим человеком, – заявил Галад, – и истинным ревнителем высоких идеалов. И если после его кончины Чада Света и допускали порой… излишнюю строгость… это не умаляет его достоинств. – О, Белоплащники, – промолвила Мин со вздохом и слегка пожала плечами. – Я слышала, они люди грубые и, наверное, не поощряют танцев. Кстати, вы не знаете, можно здесь как-нибудь устроить танцы? По-моему, Айз Седай такие вещи не интересуют, а я так обожаю танцевать. – Мин не без удовольствия подметила, что Гавин так и кипит от злости.
– У Айз Седай много… других дел, – промолвил Галад, забирая у нее книгу. – Если я узнаю, что в городе будут танцы, я непременно буду вас сопровождать, если позволите. При мне эти два мужлана не посмеют вам досаждать. – Он улыбнулся, не догадываясь, что от его улыбки у девушки перехватило дыхание. Следовало бы запретить мужчинам так улыбаться. Ей даже потребовалось время, чтобы сообразить, о каких мужланах идет речь. Ах да, ведь всем известно, что Элминдреде пришлось укрыться в Башне из-за того, что двое воздыхателей домогались ее руки. И чуть было не передрались, а все оттого, что девушка никак не могла сделать выбор. Эта история была
придумана, чтобы объяснить появление Мин в Белой Башне. Это из-за платья, решила Мин, в своем обычном наряде я соображаю быстрее.
– Я заметил, что ты чуть ли не каждый день беседуешь с Амерлин, – неожиданно произнес Гавин, – скажи, она случаем не поминала при тебе нашу сестру Илэйн? Или Эгвейн ал'Вир? Может, ты слышала, где они сейчас?
У Мин руки зачесались заехать ему в глаз. Конечно, Гавин не знает, почему она прикидывается какой-то Элминдредой, но ведь обещал же никому не выдавать ее секрета. А сам расспрашивает о девушках, которые, как многим известно, дружили с некоей Мин.
– О, Амерлин! Какая удивительная женщина, – промолвила Мин и кокетливо улыбнулась, – и такая внимательная: интересуется, как я провожу время в Башне, и хвалит мои наряды. По-моему, она надеется, что я в конце концов сделаю выбор. А я бы и рада – но как? Они оба такие славные. – Она посмотрела на Гавина наивными, беспомощными глазами:
– Как вы сказали, лорд Гавин? Илэйн? Ваша сестра сама Дочь-Наследница? Нет, кажется, при мне Амерлин ни разу ее не поминала. А какое еще имя вы назвали?
Гавин аж зубами заскрипел.
– Не стоит понапрасну беспокоить госпожу Элминдреду нашими заботами, Гавин, – сказал Галад, – мы и сами разберемся, где ложь, а где правда.
Но Мин едва расслышала последние слова, потому что взгляд ее неожиданно упал на высокого мужчину с вьющимися черными волосами, ниспадавшими на понуро опущенные плечи. Он бесцельно брел по тропинке под бдительным оком Принятой. Мин случалось видеть Логайна и прежде. Его всегда сопровождала Принятая, чтобы предупредить попытку самоубийства или побега. Впрочем, трудно было ожидать подобного от этого некогда могучего, а ныне сломленного и впавшего в уныние человека. Но никогда раньше Мин не замечала вокруг его головы голубоватого, с золотыми искорками свечения. Оно появилось лишь на миг, но и этого было достаточно.
Логайн провозгласил себя Возрожденным Драконом, но был пленен посланницами Башни и укрощен. Каким бы могуществом он ни обладал как Лжедракон, ныне все это было в прошлом. Ему осталась лишь горечь утраты, не сравнимая даже с отчаянием человека, лишившегося способности видеть, слышать и осязать. Он ждал смерти как избавления, которое не замедлит прийти, ибо укрощенные долго не живут. Глаза Логайна скользнули по Мин и принцам, но он как будто никого и ничего не видел. Так откуда же взялось это сияние, предвещавшее ему величие и славу? Об этом следовало известить Амерлин.
– Бедняга, – пробормотал Гавин, – жаль мне его. Было бы милосерднее позволить ему умереть. Зачем они заставляют его жить?
– Он не заслужил ни жалости, ни милосердия, – возразил Галад, – разве ты забыл, кто он и что натворил? Сколько народу погибло, прежде чем его удалось укротить. Он должен жить в назидание другим.
Гавин нехотя кивнул:
– Все верно, но ведь люди последовали за ним. Несколько городов было сожжено за поддержку этого Лжедракона.
– Мне нужно идти, – промолвила Мин, поднимаясь с места.
Галад посмотрел на нее и участливо заметил:
– Простите нас, госпожа Элминдреда, мы не хотели напугать вас своими разговорами. Уверяю вас, Логайн не причинит вам вреда.
– Я… Да, все это так страшно. Я даже почувствовала слабость. Извините, мне, пожалуй, лучше прилечь.
Гавин скептически усмехнулся, но подхватил корзинку, прежде чем Мин успела ее коснуться.
– Позвольте мне проводить вас, госпожа Элминдреда, – проговорил он с фальшивой заботой в голосе, – при такой слабости и головокружении корзинка может быть слишком тяжела. Я не могу допустить, чтобы вы упали в обморок.